Oтнoшeния / Сeкс и любoвь
Пoчeму русскиe жeнщины xoтят замуж за иностранцев

Глеб Амуров задумывается о феномене русских жен за границей и приходит к выводам, скорее, утешительным.

11 Октября

Кадр из фильма "К чуду"

Брюссельский полдень выдался жарким, солнце отражалось от стали и бетона на   мостовой и   раскаляло ее, как тефлоновую сковороду. Мы   с Викой, как воры или спецназовцы в   плохом боевике, перемещались вдоль стен, стараясь все время оставаться в тени. Через пять минут этой увлекательной прогулки мы нырнули за   потертую дверь ресторанчика, даже не   взглянув на   вывеску,   – ­достаточно было кондиционера. Внутри было холодно и   пусто. Вообще, казалось, что я   и   Вика   – единственные люди, оставшиеся в гордой столице Бельгии, Евросоюза и НАТО: пропустивший свой рейс русский турист и жена мелкого евробюрократа, застрявшего в   командировке где-то в   Бразилии. Все прочие жители этого условного мегаполиса разъехались на выходные.  

«Как же здорово, что ты написал, – объясняла мне с непривычной запальчивостью высокая эффектная брюнетка, окончившая череповецкую среднюю школу, экономфак СПбГУ и   суровую школу жизни в модельном агентстве.   – Когда Марк в командировке, я просто не   знаю, куда себя девать. Никаких друзей у нас здесь нет, его родня в Лионе, моя в   Череповце… Я   уже готова строить глазки офицерам из офиса НАТО, но по выходным разъезжаются и   они».  

Я слушал эти горькие жалобы минут двадцать, и   ни разу мне не хотелось сказать Вике: «Сама виновата». Она выбрала жизнь с Марком в   Брюсселе не потому, что хотела красивой жизни,   – тогда   бы проще было переехать в Москву. Она прежде всего хотела уважения, партнерства, отношений на равных – в общем, всего того, что многие ее соотечественники и даже соотечественницы считали капризами оголтелой феминистки. С   другой стороны, что греха таить, знаменитая «избалованность» российских мужчин тоже сыграла свою роль. Так что Марк, который, с одной стороны, носил Вику на руках, а   с   другой   – не требовал от нее варить борщ, оказался настоящим принцем на белом коне. И в результате кроме всего прочего получал и борщ, и   блины, и ­расстегаи с кулебяками.  

Международная конкуренция оказалась двигателем не только экономического прогресса, но и социального.

Сложности начались, когда его двухлетняя петербургская командировка завершилась, и молодожены перебрались в Брюссель. Здесь Вика внезапно ощутила себя настоящей эмансипированной европейской женщиной, и   эпоха кулебяк закатилась куда-то под дизайнерскую столешницу из   португальского дуба. Все   свободное время Вика теперь тратила на   безуспешные поиски работы, решительно отказываясь оставаться нечаянной ­домохозяйкой. Удивительным образом Марка перемена напрягла   – ведь он, оказывается, ценил в своей молодой супруге не   только высокую грудь и диплом экономиста, но   и борщи, рассольники и   буйабесы, глаженые рубашки и чистое зеркало в душевой, то   есть все   то, чем она вопреки своим внутренним убеждениям отличалась от   «сферической европейской женщины в   вакууме». И   в   одночасье потеряв все эти опции, любящий муж был здорово озадачен. Впрочем, через год после нашего разговора они все-таки разобрались. И   разошлись. Вика снова встретила в   Брюсселе командированного – айтишника из Екатеринбурга   – и еще через год вернулась на родину.  

Случайно встретив ее в   Москве, я поинтересовался: «А как же равенство, партнерство, взаимное уважение?» – «А у Антона с   этим нет никаких проблем, – объяснила Вика.   – Он знает, что за самых замечательных в мире российских женщин конкурировать приходится со всем миром. А значит, надо соответствовать нашим требованиям. Видишь, Глеб, – у ненавистной тебе глобализации есть свои плюсы!» Откровенно говоря, крыть мне было нечем.